Неточные совпадения
Накануне отъезда, в комнате у Райского, развешано и разложено было платье, белье, обувь и другие вещи, а стол загроможден был портфелями, рисунками, тетрадями, которые он готовился взять с собой. В два-три
последние дня перед отъездом он собрал и пересмотрел опять все свои литературные материалы и, между прочим, отобранные им из программы романа те
листки, где набросаны были заметки о Вере.
Именно просил жену оставить мне местечко, чтоб поблагодарить вас, добрые друзья, за
последние ваши
листки, которые мне пришлись по сердцу.
Пожалуйста, почтенный Иван Дмитриевич, будьте довольны неудовлетворительным моим
листком — на первый раз. Делайте мне вопросы, и я разговорюсь, как бывало прежде, повеселее. С востока нашего ничего не знаю с тех пор, как уехал, — это тяжело: они ждут моих писем. Один Оболенский из уединенной Етанцы писал мне от сентября. В Верхнеудинске я в
последний раз пожал ему руку; горькая слеза навернулась, хотелось бы как-нибудь с ним быть вместе.
Последний ее
листок меня необыкновенно отуманил.
Сегодня получил, милый друг Машенька, твой
листок от 26-го числа и тотчас с упреком совести бросился справляться] с записной книгой: вышло, что писал тебе в
последний раз 11 мая — кажется, не может быть, чтоб я так долго молчал с тобой: или ты мне не отвечала на тогдашнее письмо, или я забыл отметить в своей книжке.
Только хочу благодарить вас за памятные
листки о
последних минутах поэта-товарища, как узнаю из газет, что нашего Илличевсксго не стало.
Взглянув на этот
листок, вспомните того, который в
последний раз видел вас в 1849 году в Селенгинске… Я искренно разделил с вами потерю вашу,когда узнал о кончине моего доброго Николая Александровича. Этому прошло много лет, но все не могу равнодушно вспомнить об истинно любимом мною и уважаемом товарище…
Эмма Эдуардовна первая нашла записку, которую оставила Женька у себя на ночном столике. На
листке, вырванном из приходо-расходной книжки, обязательной для каждой проститутки, карандашом, наивным круглым детским почерком, по которому, однако, можно было судить, что руки самоубийцы не дрожали в
последние минуты, было написано...
Я увидел на столе
листок —
последние две страницы вчерашней моей записи: как оставил их там с вечера — так и лежали. Если бы она видела, что я писал там… Впрочем, все равно: теперь это — только история, теперь это — до смешного далекое, как сквозь перевернутый бинокль…
С начала 1897 года подпись Я.А. Фейгина появилась еще в числе пятерых издателей под новым журналом «Бюллетень Хлебной биржи».
Последний издавался на средства богатых московских хлебных торговцев, а о втором его издании — «Курьере торговли и промышленности» — редактор «Московского
листка» Н.И. Пастухов ядовито замечал, что он «жареным пахнет».
Изобрел ли Биндасов на месте это
последнее наименование, перешло ли оно к нему из других рук, только оно, по-видимому, очень понравилось двум тут же стоявшим благороднейшим молодым людям, изучавшим естественные науки, ибо несколько дней спустя оно уже появилось в русском периодическом
листке, издававшемся в то время в Гейдельберге под заглавием:"А toyt venant je crache!" — или:"Бог не выдаст, свинья не съест".
Между двумя печатными
листками, спокойно и молчаливо притаясь, лежал
листок почтовой бумаги, на котором было сделано несколько коротких заметок рукою Доры, и в конце
последней заметки прибавлено: «сегодня до 87-й стр.».
Но Щавинский невольно обманул штабс-капитана и не сдержал своего слова. В
последний момент, перед уходом из дома фельетонист спохватился, что забыл в кабинете свой портсигар, и пошел за ним, оставив Рыбникова в передней. Белый
листок бумаги, аккуратно приколотый кнопками, раздразнил его любопытство. Он не устоял перед соблазном, обернулся по-воровски назад и, отогнув бумагу, быстро прочитал слова, написанные тонким, четким, необыкновенно изящным почерком...
Кто мог петь, тот пел куплеты, кто не мог — говорил их под музыку; Загоскин не пел и должен был
последний, как сочинитель пиесы, проговорить без музыки свой самим им написанный куплет; опасаясь, что забудет стихи, он переписал их четкими буквами и положил в карман; опасение оправдалось: он забыл куплет и сконфузился; но достал из кармана
листок, подошел к лампе, пробовал читать в очках и без очков, перевертывал бумагу, сконфузился еще больше, что-то пробормотал, поклонился и ушел.
Когда я перечитал
последнее письмо матери и поднес его к свечке, невольная слеза зашевелилась в глазах. Мне представился ясно этот новый удар моей матери, но что меня не остановило. Здесь или за стеной — я для нее уже не существую.
Листок загорелся, и мне казалось, что вместе с
последним язычком пламени исчезло все мое прошлое. С этих пор я становился фактически чернским мещанином Иваном Ивановым. Мой план был готов и полон.
Над
последним словом Толпенников остановился и, подумав, отложил начатый
листок в сторону и взял другой. Улыбнувшись, энергично почесав нос, он ближе нагнулся к столу и начал писать, не разгонистым почерком, как отцу, а мелким и убористым...
Нимало не изменили ее настроения и
последние откровения, полученные Иосафом в его каморке от Благочестивого Устина и других духов, переселенных за свои совершенства в высшие обители. Просмотрев предъявленные Висленевым предостережения насчет выезда, Глафира, которую Иосаф застал за уборкой своих дорожных вещей, спокойно взяла этот
листок и, сунув его в объемистый портфель, набитый такою же литературой monsieur Borné, продолжала свое дело.
Когда
последняя подала ему известное нам письмо Горданова, Подозеров, пробежав его, содрогнулся, откинул далеко от себя
листок и проговорил...
Начинал он кратким"resume"предыдущей лекции, причем откладывал
листки, быстро обозревая прочитанную в
последний раз лекцию.
Андрей Денисов вынул из пазухи кожаную сумочку и из нее сложенную бумагу, которую подал Владимиру. Дрожащими руками
последний схватил
листок и, взглянув на подпись его, произнес с восторгом и горестию...
Он вынул из кармана записную книжку, вырвал из нее
листок и стал писать карандашом, положив бумажку на колено и прислонив
последнее к столу, но в то же время не переставая говорить.
При состоянии карманов «писателей уличных
листков»
последнее качество было главным.
Со странным чувством открыл я эти залежавшиеся
листки. До завтра, сказал я моему неведомому читателю, не предполагая, что не одни сутки, а целых три года пройдет до той минуты, когда возобновлю я прерванную беседу. И только из желания всегда доводить до конца то, что я начал, набрасываю я эти
последние строки.